В португальском языке Лиссабон женского рода - Lisboa. Произносится – Лижбоа. Протяжное, мягкое, пришепетывающее «ж-ж-ж», как дрожание иглы на старой пластинке, и манерное, в нос, «о». Это имя идет столице куда больше бравурного русского топонима. Сеньора Лижбоа, старосветская вдова… В ее чертах еще видны следы былой красоты, но она и пальцем не шевельнет, чтобы подновить облетевшую штукатурку или хотя бы смахнуть с подола голубиный помет. Не потому, что так уж немощна или ленива, а потому, что знает: Lei do Fado nao se muda – закон судьбы неумолим. Повинуясь этому закону, плесневеют бронзовые головы великих мореплавателей, стены дворцов покрываются трещинами, с фасадов осыпаются драгоценные изразцы. Впрочем, wi-fi, Starbucks, неоновые вывески United Colors of Benetton и прочие приметы глобализации – это ведь тоже Lei do Fado. И если судьбе так угодно, сеньора Лижбоа противиться не станет. В конце концов, она столько повидала за свою жизнь, что ее невозможно ни смутить, ни удивить, ни обидеть.

Однако пытаются. Русские туристы, побывав в Лиссабоне, нередко оставляют злые отзывы. Жалуются на неприветливость и высокомерие местных жителей, выражают недовольство состоянием историко-архитектурных памятников и даже сетуют на неудобную топографию. И ведь не врут! Город и впрямь порядком обветшалый, траченный временем. Лежит на семи холмах, и холмы те будут покруче римских или московских. Португальцы держатся на особицу – наследники великой империи! Разве это не их славные предки: Генрих-мореплаватель, Васко да Гама, Магеллан вытащили Европу из средиземноморской колыбели? Разве не португальские колонии в Индии, Африке, Китае, Японии, Индонезии, Бразилии преобразовали западную цивилизацию в планетарную? Во времена правления Мануэля 1, с 1495 по 1521 год Португалия была самой могущественной морской державой, а Лиссабон по роскоши превосходил все европейские столицы. Ежегодно в его гавани заходили 2 тысячи кораблей, нагруженных золотом, драгоценными камнями, слоновой костью, пряностями, мануфактурой и прочими предметами изящного быта. Даже простолюдины щеголяли в бархатных камзолах и шелковых юбках. Никто не работал. Всякое производство, за исключением производства стихов, вина и свежих булок, попросту обессмыслилось – при таком-то несметном богатстве! Увы, несметные богатства бывают лишь в сказках, а в жизни на все есть смета. Не уложившись в смету, Португалия обратилась за ссудой в иностранные банки. Деньги разошлись быстро, зато на выплаты процентов теперь уходила большая часть заморских товаров. Дальше – больше: инквизиция, засуха, чума, неудачный крестовый поход против мавров, испанская оккупация, кабальный торговый договор с Англией, чудовищное землетрясение 1755 года… Это еще не все, но уже достаточно, чтобы вспомнить приличествующую случаю максиму: Sic transit gloria mundi. Португалец, конечно, скажет: Lei do Fado nao se muda. Непоколебимая вера в предопределенность судьбы, в фатум – исторически обусловленная черта национального характера. Впрочем, возможно, все наоборот. Возможно, это национальный характер определил Португалии такую судьбу. Как бы то ни было, судьба непростая, оттого португальцы всегда в меланхолии. Скорбь легко принять за нелюбезность, если она льется из глаз официанта, портье или таксиста. Иностранцы обижаются. Но те же эмоции под гитарный перебор вызывают острую эмпатию и истовое желание даже не подпевать – подвывать скорбящему. Такова волшебная сила искусства. Имеется в виду искусство фадо, местный культурный специалитет, возведенный в ранг национальной институции. Про фадо много чего написано: конголезские корни, отзвуки греческого романса, арабские музыкальные традиции, романские, параллели с неаполитанской нотой в музыкальной культуре Италии и с цыганщиной в русской музыке. Но все это не объясняет, почему мелодия с простым ритмическим рисунком (периоды из 8 тактов с размером 2/4) заставляет тебя давиться рыданиями. Даже если ни слова не понимаешь. Хорошо, что не понимаешь. Никогда не просите перевести текст фадо! Из них половина – минорные вариации на тему: я морячка, ты моряк, мы не встретимся никак… Другая интерпретирует популярный в блатном фольклоре сюжет про парнишечку-вора и отца-прокурора. Таковы традиции лиссабонской школы. Есть еще Коибрская. Там поэзия – Пессоа, Феррейра, Фонсеки. Но лиссабонская душевнее.

Сам город наглядно иллюстрирует классическую для фадо тему фатума. Волею судеб возник, волею судеб живет. Уж как может. А что портик обвалился, трещины на стенах, патина на крышах или, скажем, полипы, так они вида не портят – типичное для культуры Старого Света сочетание пышности и обшарпанности. За то и любим. Траченная временем, она как будто бы достовернее. Сколок, фрагмент будоражит воображение сильнее целого сохранного объекта. Как заметил Бродский: зачем вся дева, если есть колено… Еще одна примета старой Европы: эклектичность архитектуры. Пережив множество разного рода катаклизмов, Лиссабон неоднократно перестраивался. На развалинах римских построек возводились готические храмы. Затем пришло Возрождение с его равновесными пропорциями и ясной симметрией. XVII век отметился стилем барокко, XVIII – рококо. Землетрясение ускорило продвижение неоклассицизма. За ним последовал модерн и его региональный извод – эштаду нову. Часто все эти стили представлены одновременно, то есть в одном сооружении. Но истинная отрада архитектурного гурмана – мануэлино, стиль возникший в эпоху правления вышеупомянутого Мануэля I, совпавшей с эпохой великих географических открытий. Специалисты определяют его как соединение поздней, то есть пламенеющей, готики, мавританской архитектуры и оригинальной орнаментальной пластики с очевидной для морских ворот Европы символикой – якоря, лианы, канаты, астролябии, рыцарские кресты лотосы, попугаи… Самые известные архитектурные памятники в стиле мануэлино – Беленская Башня и монастырь иеронимитов. Оба располагаются в стороне от исторического центра и достойны отдельной поездки. Все остальное можно осмотреть за день. В карту не заглядывайте. Гулять по Лиссабону с картой глупо. Во-первых, из-за значительного перепада высот расстояния переданы недостоверно. Во-вторых, натужные попытки разобраться в лабиринтах старого города, испортят все удовольствие от прогулки. Отключите рациональное мышление, и пусть вас ведет фадо, то есть судьба. Будьте готовы к сюрпризам. Бывало так, что путешественник вроде бы собирался в Музей старинного искусства посмотреть триптих Босха на тему искушения святого Антония, а судьба заводила его в бар при Институте портвейна, где самого подвергала изощренным искушениям. Не сопротивляйтесь судьбе – Lei do Fado nao se muda.

Впрочем, есть в Лиссабоне музей, мимо которого пройти нельзя. Это музей Галуста Гульбенкяна. Гениальный инженер, не менее гениальный финансист, блестящий дипломат, крупнейший нефтяной магнат, щедрый меценат и попечитель – к каждому виду своей деятельности он относился как искусству. А в искусстве он разбирался прекрасно. За сорок лет он собрал лучшую из известных в XX веке частных коллекций. Богатейшее собрание европейской живописи от готики до импрессионизма: Баутс, Ван дер Вейден, Лохнер, Чима де Конельяно, Карпаччо, Рубенс, Ван Дейк, Франс Хальс, Рембрандт, Гварди, Гейнсборо, Ромни, Лоуренс, Фрагонар, Коро, Ренуар, Натье, Буше, Мане, Дега и Моне. Прикладное искусство восточной Азии и исламского мира: драгоценные ковры, керамика, китайские ширмы XVI века. Французские дворцовые интерьеры эпохи Людовика XV и Людовика XVI, с мебелью, гобеленами из Бовэ и знаменитыми обюссонскими коврами. Коллекция украшении работы Рене Лалика. Уникальные рукописные книги, географические карты… Все это в 1955 году было подарено им Португалии. Спрашивается, почему константинопольский армянин, британский подданный, большую часть жизни проживший в Париже, вдруг отписал свое состояние Португалии. Почему не армянам, о которых он заботился всю жизнь, строя церкви, школы и больницы в армянских районах Турции, Ливана, Сирии, Ирака, Иордании и даже, представьте себе, в окрестностях советского Еревана? Он ведь в Португалию попал случайно. В 1942 году покинул территорию оккупированной Франции, намереваясь пересидеть где-нибудь в безопасном месте. Иорданский посол пригласил в Португалию, которая в войне не участвовала. Гульбенкян думал ненадолго, а оказалось, до конца жизни. Рассорился с армянской диаспорой, обиделся на французов, лондонцы тоже как-то провинились. В каждом случае повод вроде пустячный, но все как-то сошлось… Португалец бы непременно сказал: Lei do Fado nao se muda.